Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, - Страница 108

108

– Тебе, – говорит, – подарок. Причем не от меня.

Открываю футляр, извлекаю оттуда тормановский «Nikon». «Nikon F2 Photomic AS», если быть точным. Лучшая камера семидесятых и вообще лучшая камера всех времен, чтобы там ни говорили сторонники технических новшеств. Сокровище старого пирата, вещь, с которой Сашка не соглашался расставаться даже на пике запоя, когда на торги выставлялось все его имущество, да и скелет свой он, помнится, настойчиво, но безуспешно впаривал представителям медицинской науки. И вот теперь «Nikon» здесь, а Торман, судя по результатам моих последних телефонных переговоров с «малой родиной», все еще на рыбалке… Или нет? Неужели Сашка приехал в Москву, разыскал меня с помощью частного детективного агентства и теперь под пустыми коробками лежит, прячется, сюрприз готовит? А что, с него бы сталось… Не в силах справиться с потрясением, душа моя покидает тело, но тут же возвращается обратно: ей, непоседе, любопытно, что будет дальше.

– Откуда у тебя это?

– А что, знакомая вещь?.. Твой приятель поймал меня здесь, под дверью. Сказал, что в Москве проездом, через три часа у него самолет в Мельбурн, тебя дожидаться не может, искать – тем более. Попросил передать. Сказал, это прощальный подарок.

– Именно «прощальный»? Ну ни фига себе… Как он выглядел, приятель-то?

Звучит полный перечень тормановских примет: копна кудрявых волос, сросшиеся на переносице брови, желтые кошачьи глаза, атлетический торс и прочие душераздирающие подробности… Вернулся, значит, с рыбалки. И тут же решил радикально сменить место жительства. Ну-ну… Интересно, почему именно Мельбурн? Тайная страсть к сумчатым? Надежда обрести братьев по крови среди потомков британских каторжан? Или просто слово красивое понравилось? Поди разберись в порывах загадочной его души…

– Ясно, – вздыхаю. – Спасибо, Вень. Хорошо, что ты оказался в нужном месте в нужное время. Хотел бы я сам тут оказаться, но тут уж ничего не попишешь.

– Старый друг?

– Ага. А заодно приемный папа-мама, профсоюзный босс и Пигмалион на полставки. Когда мы познакомились, я был не только вылеплен, но и, можно сказать, обожжен, но он проявил твердость и подверг меня повторной обработке. На мой вкус, вполне приличная керамика получилась…

– Да, ничего себе пельмень… И теперь этот твой Пигмалион хочет, чтобы ты стал фотографом?

– Да нет, – улыбаюсь. – Ты еще не понял? Я и так фотограф. Десять лет им был.

– Вот это да! – изумляется Веня. – Что же ты молчал-то?

– Да так, – пожимаю плечами. – Повода не было рассказывать. Теперь есть повод. Знаешь, почему я в Москву приехал?

Вкратце пересказываю ему загадочную историю про иностранцев, исчезнувших, можно сказать, на самом пике моей внезапно наметившейся карьеры. Понимаю, что история вполне нелепая, но я не создан для хранения секретов, а Вене к моим странностям, пожалуй, уже не привыкать. Зато какое облегчение! В католики, что ли, податься? У них там чуть не каждый день исповедоваться принято.

– А посмотреть этих твоих «Едоков» можно? – спрашивает Веня после того, как я завершаю свою сагу кратким описанием знакомства с Раисой. – У тебя сохранилось хоть что-то?

Это же надо! Мистический детектив про иностранцев, чей визит стерся из всех человеческих памятей, кроме моей, его, кажется, не слишком заинтересовал. А фотографии посмотреть хочет, аж на месте от нетерпения подпрыгивает. Во мне неожиданно проснулся художник, коего я уже давно полагал покойником. Оживший труп возбужденно потирал хладные ладошки и с наслаждением предвкушал внимание публики. Ладно. Была не была. Придется, пожалуй, впустить Веню на заповедную свою территорию. Человек, передавший мне привет от Тормана и священный Сашкин «Nikon», вряд ли может считаться «посторонним».

– Закрывай контору, – говорю, – бери свой коньяк. Поехали. Покажу тебе пробники. Если уж так все сложилось…

105. Иисус Навин

«…и обрушилась вся стена до своего основания…»

Моя студия произвела на Веню неизгладимое впечатление. Минут десять скитался по периметру комнаты, как большая неповоротливая мышь.

– Келья ссыльного ангела, – ржет. – Типичная! Теперь я знаю, как это выглядит.

– Скажешь тоже…

– А чем ты не ссыльный ангел? По-моему, вполне похож.

– Фильмов ты голливудских насмотрелся, – возражаю растерянно. – Вот там ангелы действительно человекообразные придурки, вроде меня.

– Оно, конечно, насмотрелся, есть такое дело… С другой стороны, я не уверен, что на моем жизненном пути непременно должен был встретиться настоящий ангел, сотканный из небесного пламени да звездной пыли, – парирует Веня. – А вот голливудская пародия, вроде тебя, вполне вписывается в мои представления о собственной карме. Так что не отвертишься.

Варю кофе, смятенно обыскиваю щели, в которых иногда можно обнаружить не только тараканов, но и съестные припасы. Внезапно обретаю мандарины и шоколад, коих, кажется, не покупал. Впрочем, кто меня знает? Живу-то как во сне…

Вываливаю угощение на свою единственную тарелку. Стараюсь разместить гостя поудобнее. По счастью, необходимость сидеть по-турецки на тонком одеяле тоже вполне вписывается в его «представления о собственной карме». Веня доволен текущим эпизодом своей жизни. Разливает коньяк по рюмкам, нетерпеливо бьет копытом: дескать, где же обещанные «Едоки»? Выдаю ему первую порцию пробных отпечатков. Мелкие, конечно, но все лучше, чем негативы. Хоть что-то там можно разобрать.

– Это надо увеличить и напечатать, – твердо говорит он минуту спустя. – Негативы-то сохранились? Если добиться пристойного качества, будет почти гениально. Когда соберешься, могу помочь с лабораторией, у меня, будешь смеяться, половина друзей – твои коллеги… Еще давай.

108