Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, - Страница 92

– Смотри, вот где делают тучи, – тормошу Машу. – Настоящая фабрика облаков. Наверняка где-то поблизости и звезды штампуют…

Она молча улыбается, а водитель «Москвича» угрюмо качает головой.

– Звезды у нас импортного производства, – говорит. – Потому и не гаснут.

– Так и знала, – внезапно огорчается Маша, – вы меня заболтали, останавливаемся. Нужный поворот к Остаповскому проезду мы уже проскочили, зато я узнаю тропинку, по которой спускалась оттуда на Волгоградку. Вот она, – уверенный взмах руки куда-то влево. – Пешком быстрее дойдем.

Мы расплачиваемся с шофером, долго топчемся на краю тротуара в надежде, что поток автомобилей иссякнет и мы сможем наконец перейти на другую сторону проспекта. Устав ждать, беру Машу на руки и размахиваю ее телом, облаченным в белую куртку, как флагом. Дескать, мы мирные жители и никому не желаем зла, не давите нас, господа «КамАЗы», своими страшными колесами. Как ни странно, это действует, совестливые чудища начинают тормозить перед нами, и мы кое-как переходим дорогу. Едва переводя дух, ставлю Машу на ноги. Она смеется: что, дескать, тяжек твой крест?

Тяжек, кто же спорит. Но, если понадобится, буду тащить его до последнего вздоха. Такой славный крест грех не потаскать.

Взбираемся по тропинке на холм. Склон не слишком крутой, под ногами похрустывают мелкие камешки, вокруг шелестят нежные стебли сухой травы. Где-то вдалеке клубятся тонкие струйки дыма: то ли мусор там жгут, то ли палую листву, то ли просто детишки пекут утащенную из дома картошку, наслаждаясь запретным общением с самой опасной из стихий.

– Ты видишь? Небо здесь зеленоватое, а не бурое, как в центре Москвы, – говорю шепотом. – Все как-то не так…

– Не обольщайся, – смеется моя спутница. – Цвет ночного неба зависит от огней, которые горят на земле.

– Но здесь вообще нет никаких огней: полтора фонаря там, внизу, – вот и вся иллюминация. А небо выглядит так, словно кто-то растворил луну в нескольких литрах морской воды и вылил полученный состав за линию местного горизонта… Слушай, а это что за грохот?

– Поезд, наверное, приближается. Там, дальше, железная дорога, я ведь говорила…

И правда, поезд. К переезду мы прибыли одновременно, но паровоз был большой и сердитый, а мы с Машей, хоть и «венцы творения», но маленькие, непрочные человечки, хрупкие конструкции, вынужденные заботиться о собственной сохранности. Поэтому поезд продолжил свой путь, а мы остановились, выжидая. Длинный товарный состав неторопливо полз мимо нас. Зрелище оказалось весьма однообразным: цистерны, заляпанные смолой, вагоны, груженные деревом, – вот, собственно, и все. Кому понадобилось перемещать по земной поверхности сей бесценный груз?

– Этот поезд идет в ад, – смеется Маша. – Смотри, что везут: смолу и дрова. Там небось грешники уже неделю не варены, без дела слоняются, чертей пугают…

– Думаешь, в аду тоже бардак? – оживляюсь.

– Конечно. Порядки там должны быть вполне советские. Иначе какой же это ад? Так, баловство одно… Ой, смотри-ка, а ведь и вправду адский поезд оказался! Я угадала.

Смотрю. Словно бы решив принять участие в нашем нехитром развлечении, судьба посылает знак, скорее издевательский, чем пугающий. На одном из запечатанных вагонов начертан номер: 666 – АД. Я нервно ржу.

– Это уже не смешно, – зябко ежится Маша. – Скорее бы он проехал, что ли, этот товарняк…

91. Жук у Жаманак

Седоволосый старик сидит на вершине высокой горы (на небе). Как распорядитель времени, Жук у Жаманак держит в руках два клубка – белый и черный. Он спускает по одной стороне горы один клубок, при этом его разматывая, второй клубок он сматывает, поднимая его по другой стороне горы.

Наконец путь свободен, и мы перешагиваем через железнодорожные пути, суеверно стараясь не наступать на рельсы. Подъем закончен, тропинка тоже прервалась, теперь мы наугад пересекаем пустырь, попираем стопами полиэтиленовые пакеты и сплющенные металлические банки. Однако и этому участку пути приходит конец.

Остаповский проезд мы нашли сразу же, а вот с домом изрядно помучились. Номера по четной стороне располагались более-менее правильно, зато на нечетной мы обнаружили лишь два нежилых строения: на одном была коряво начертана единица, а на соседнем – почему-то число семнадцать, что хочешь, то и делай. Так бы и скитались среди заводских проходных да металлических заборов, если бы меня не осенило протиснуться в темную тараканью щель между первым и семнадцатым номерами. Узкий проход постепенно расширялся; пройдя метров сто, мы наконец обнаружили низкий деревянный забор с вожделенной шифровкой «Ост. пр-д 3», а за ним – маленький садовый участок и двухэтажный дом, ветхий, но вполне симпатичный, с сияющими изнутри цветными оконными витражами, ярким фонарем над крыльцом и воздушным змеем, парящим над крышей. Змей был причудливой формы, белый, с разноцветными кисточками на хвосте и выглядел приветливо, как надпись «Добро пожаловать».

Звонка нет, потому стучимся. Из дома никто не вышел, но калитка сама слегка приоткрылась, словно бы подбадривая нас: давайте, заходите, нечего в проулке топтаться.

Мы переглянулись, вздохнули, улыбнулись. Взялись за руки и вошли в сад, пересекли очередную невидимую черту, отделяющую знакомое «здесь» от неведомого «там». Впрочем, ничего экстраординарного с нами не случилось. Осенний садик выглядел приветливо и вполне обыденно; мы даже обнаружили протянутую между деревьями бельевую веревку, на которой болталось несколько разноцветных полотенец и линялые джинсы, принадлежащие, судя по размеру, обладателю весьма солидной комплекции.