Это важно.
В обычную двухсотграммовую чашку следует налить полторы столовых ложки коньяка. (Можно больше, хотя такая алчность наверняка испортит вкус напитка; меньше же нельзя ни в коем случае.) Джезву снять с огня, как только появится светло-коричневая пенка; промедление варварски исказит результат. Разлить кофе по чашкам так, чтобы они наполнились лишь наполовину. Добавить теплое молоко (лучше топленое) или сливки (желательно, не слишком жирные). Идеальная пропорция: треть молока на две трети кофе с коньяком.
(Молока у меня, конечно же, не оказалось; пришлось лезть в соседский холодильник, благо их примитивную систему сигнализации я давно научился обезвреживать.)
Итог усилий следует пить торопливо, большими жадными глотками. Допив, закрыть глаза и расслабить мышцы – на несколько минут, не больше. Потом открыть глаза, сделать несколько движений, требующих усилия (например, потянуться, или подпрыгнуть, или маваши-гири какое сотворить) – и можно жить дальше. Эффект поразительный: приготовленный таким образом кофе с коньяком снимает стресс и усталость, прогоняет похмелье и лечит простуду, примиряет с судьбой и приучает к иронической улыбке.
Клара старательно выполнила мою инструкцию по части употребления напитка. Кажется, осталась довольна. Впрочем, она и прежде не жаловалась на самочувствие. Как бы то ни было, а в знак благодарности Клара решила протянуть мне некое подобие соломинки.
– Твоя история о противоречивых воспоминаниях напомнила мне вот о чем. Есть такой писатель, Михель Штраух, мой земляк и добрый приятель… Не нужно делать вид, что имя тебе знакомо, на другие языки его пока не переводили. Он и у нас-то больше известен как автор ежедневной колонки в Die Ruhrzeitung. Кроме этой колонки Штраух успел написать только один роман… впрочем, он еще вполне молодой человек. Так вот, в этом романе у него есть некое высказывание, которое прежде казалось мне темным и неясным. Штраух пишет, что есть такие места – он настаивает, что это именно реальные, а не воображаемые места… ну как сказать лучше… участки пространства, да, – где человек может получить странный опыт, пережить фрагменты какой-то иной, несбыточной жизни. Он придумал называние для места такого рода: die Schicksalkreuzung, – это можно перевести как «Перекресток судеб».
– Судьбокресток, – машинально конструирую новое нелепое словечко.
Клара непонимающе хмурится: упражнения такого рода ей пока не по зубам. Отмахнувшись нетерпеливо от слова-мутанта, продолжает:
– Попасть туда, по мнению Штрауха, может кто угодно, совершенно случайно, не предпринимая специальных усилий. Хотя шансы каждого конкретного человека найти такой «перекресток» очень невелики, потому что просто пройти мимо – бесполезно. Там надо задержаться на какое-то время… Я теперь думаю: а вдруг Михель не сочинил эти места? Может быть, он однажды пережил что-то схожее с твоим опытом?
– Не знаю.
Я действительно не знаю.
В иудаистической и христианской мифологиях демоническое существо, дух небытия, лжи и разрушения.
Мне и радостно знать, что, возможно, есть где-то в мире человек, которого время от времени мучают те же демоны, что и меня, но и обидно немного: неужели мой приватный, эксклюзивный, тайный кошмар оказался на поверку изделием массового производства? Как могло выйти, что кто-то уже пережил сходный опыт, да еще и описал его, и издал массовым тиражом, на потеху любителям беллетристики? Кажется, я просто ревную свою тайну, как женщину. Сравнение пошлое; ощущение – и того хуже.
Гнев охватывает меня, я открываю рот, чтобы заявить: писатели – опасные существа, ибо, по сути, они лишь множат ложь и суету, населяя сознание простодушных читателей бессмысленными призраками, чье копошение более занимательно, чем сама жизнь. Чтение – всего лишь хитроумный способ убивать время. Искусство сновидения для ленивых, наркотик для осторожных, приключение для трусливых; я сам запойный читатель, я знаю, о чем говорю.
Но вместо этого я мечтательно мурлычу:
– Черт, какая хорошая книжка – и не по-русски написана. Обидно! Неужели нет перевода?
Самое смешное, что сожаление мое не менее искренне, чем гнев; я испытываю эти чувства не последовательно, а одновременно, и сам решаю: что можно обнародовать, а что следует оставить при себе. Странная двойственность: не то предвестник шизофрении, не то – тривиальное лицемерие.
– Был бы издатель, я бы сама перевела, – будничным тоном говорит Клара. И добавляет: – вот приедешь на открытие выставки, я вас познакомлю. Михель – это особенный человек…
В скандинавской мифологии молчаливый бог.
«Приедешь на открытие выставки», – это звучит просто божественно. Сладкое напоминание о том, что моя жизнь разительно изменилась. Я буду колесить по белу свету, путешествовать налегке, жить в гостиницах и обедать в ресторанах, фотографировать жрущих уродов, получать за это сказочные гонорары, а потом еще и на выставку отправлюсь. В волшебную страну Германию, где текут пивные реки, где в садовых палисадниках стоят фигурки гномов, где по утрам колокольный звон сливается с фырканьем электрических кофеварок, где в избытке водятся белокурые голенастые валькирии вроде Клары, которые интересуются телами живых героев куда больше, чем душами мертвых…
Это так прекрасно, что я умолкаю и от полноты чувств молчу минут пять, не меньше.
Своего рода рекорд.
…Гностики из секты каинитов, совершая в согласии со своей доктриной тот или иной имморальный акт, понимали это как дань Властям и произносили формулу: «О, Власть имярек, творю действие твое».