– Макс, – проникновенно говорит Торман, не обращая внимания на дурацкий мой монолог, – вот тебе мой совет, постарайся с ними подружиться.
– Зачем? Они же фотографии покупают, а не меня… Нет, если ребята симпатичные, чего ж не подружиться… Но зачем специально стараться?
– Клевые чуваки, тебе понравятся… А стараться советую потому, что они меня о тебе вчера весь день расспрашивали. Сначала то-се, поинтересовались, сколько тебе лет, да говоришь ли ты по-английски или еще на каком языке… Я, кстати, ответил, что английский ты вроде как знаешь – не спиздел?
– Ну… будем считать, что нет, – вздыхаю скорбно.
Сразу после школы я бойко лопотал на заморском этом наречии, без особых усилий переводил тексты песен и даже книжки адаптированные какие-то в троллейбусах почитывал, а потом забросил сие занятие: стимула не было. Учить иностранный язык в совке, – думал я тогда, – все равно, что приговоренному к пожизненному заключению следить за модой. К счастью, времена стремительно менялись, и теперь у меня на горизонте замаячили смутные, но весьма соблазнительные возможности опозориться перед носителями этого самого языка… Эх!
– Они еще спрашивали, есть ли у тебя семья, – продолжает Сашка. – Интересовались, не собираешься ли ты жениться, и все в таком роде. Очень обрадовались, узнав, что ты – дурак, но не настолько… Ты понимаешь, к чему дело идет?
– Честно? Не понимаю пока.
– Ну и поц. Ясно, что у них есть какие-то планы на твой счет. Может быть они тебе работу предложить собираются? А что? Теперь же просто выехать, было бы приглашение…
– Нужен я им, – бурчу. – У них там такого добра на каждом углу.
– Пиздишь, – царственно возражает Сашка. – Ни одного моего ученика пока у них там нет… кроме Леньки Воланда, который уехал в Израиль, но Ленька был полный мудак. Ты когда только школу кончал, уже лучше работал, чем Ленька.
– Торман, – прошу жалобно, – умолкни. Сглазишь.
Потому что то, о чем он говорит – это больше, чем мечта. Много больше. Что-то вроде путевки в Царствие Небесное… Путевки, которой можно воспользоваться при жизни.
Вопрос о происхождении богов неоднократно ставился в литературе.
Пока мы едем на такси в центр, я размышляю о загадочных тормановских «фронсах». Какими они окажутся? Что им от меня может понадобиться? И, если уж на то пошло, зачем им мои «едоки»? Просто сувенир из «провинции у моря»? Странный, однако, сувенир… Может, пропаганды ради? Дескать, посмотрите, люди добрые, на жуткие хари всепожирающих строителей коммунизма… Да нет, вряд ли, они там нынче страстно любят Горбачева и перестройку, это даже круче, чем матрьошка-баляляйка-вотка-чьёрная-икра… Неужели просто ценители искусства? Богатые меценаты, готовые взять под крылышко юного гения из совдепии? «Под крылышко» – это хорошо бы, меня надо любить, холить, лелеять и давать мне много денег, только до сих пор никому не приходило в голову осуществить сию прогрессивную программу… А может быть, они из секты буйнопомешанных диетологов и надеются, что «Едоки» помогут им пополнить ряды новыми адептами из числа убоявшихся уподобиться моим невольным натурщикам?
Последнее предположение нравится мне больше прочих: оно достаточно абсурдно, чтобы оказаться правдой.
Впрочем, самое главное я о них уже знаю. Эти щедрые иностранные психи – вестники самой судьбы или даже ее орудия. С этой точки зрения они благословенны и смертельно опасны; их появление сулит мне восторг и смуту больших перемен…
И все же интересно, откуда они взялись?
– Слушай, – спрашиваю, – а откуда они?
– В смысле? – удивляется Торман. – Ну фронсы же, из-за границы, значит.
– Ну, понятно, что не с неба свалились и не из-под земли выползли… А из какой именно страны, не знаешь?
– Не спросил, – он, кажется, сам удивляется теперь собственному промаху. Но быстро находится: – А не однохренственно ли тебе? Главное, что они есть.
И то правда.
Он переходит моря вброд…
За этими увлекательными размышлениями я не успел заметить, как наше такси свернуло на улицу Маяковского. Спохватился, когда за окном уже засверкал в сиропе фонарного света сизый кафель пятиэтажки. Тут же повернулся к другому окну и убедился, что давешнее наваждение рассеялось: вывески кафетериев сияют жалкими неоновыми заплатками на фоне ультрамариновой роскоши новорожденной ночи; городские бездельники снуют в лабиринтах белого пластика – от столика к столику, от приятеля, к приятелю; даже старухи с семечками еще сидят на своих табуретах, не спешат отправляться по домам: клиенты-то – вот они!
Я расслабленно откинулся на спинку сидения. Все моря Вселенной были мне по колено теперь, когда зыбкие топи опасных, не мною вымечтанных, чудес расступились, чтобы дать мне дорогу. Я наконец почувствовал, что вернулся обратно. Откуда– на этот вопрос я предпочел бы не отвечать даже себе. Себе, собственно, в первую очередь.
В одном из <мифов> Аллах обещает удовлетворить любое желание того, кто простоит 40 суток на одной ноге.
«Фронсы» оказались симпатичные. По-русски говорили с легким акцентом, каждый искажал каноническую, привычную уху звукопись на свой манер, но словарным запасом они обладали фантастическим. Особенно белобрысая, коротко стриженая немка Клара; ее спутники, голландец и американец, объединенные немыслимым для чужих друг другу людей внешним сходством, были молчаливыми, приветливыми интровертами и словно бы просто создавали фон для ее непрерывного бенефиса. Пока мы чинно пили кофе в баре (вопреки тормановским байкам, блудные иностранцы вели трезвую жизнь, по крайней мере, сегодня), она обрушивала на меня ничего не значащие сведения о себе и своих приятелях – обычный информационный мусор, пригодный лишь для натурального обмена при первом знакомстве. Сообщения перемежались сдержанными комплиментами моему мастерству «создавать настоящий кошмар на пустом месте», – формулировка, впрочем, принадлежала не Кларе, а молчаливому голландцу Дитеру. Комплименты я слушал вполуха: ждал, когда беседа вступит в свою деловую фазу. А она все не вступала.