Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, - Страница 112

112

Это сейчас я вынужден излагать информацию хоть в какой-то последовательности, тогда же я просто был Ираидой Яковлевной и знал – не о ней, о себе! – множество разных вещей. Знание это не искажалось высокомерными комментариями постороннего: собственная глупость кажется здравомыслием, трусость – оправданной осторожностью, лень – следствием усталости, подлость – житейской сметкой, никчемность – суммой зарытых в землю талантов и неоправдавшихся (по чужой, разумеется, вине) надежд. Собственная личность – венец творения, а жизнь – единственное сокровище. Себя трудно любить, но легко оправдывать. Став Ираидой, я оправдал ее целиком, принял как данность, со всеми потрохами, скучными грешками и нелепыми идеалами – без осуждения, без сомнений и вопросов.

Мгновение спустя рыхлый, нечистый снежок, запущенный кем-то из хохочущей компании школьников, рассыпался, мягко стукнувшись о мое плечо. Наваждение рассеялось. Несколько минут я молча топтался на месте, прикидывая, что надо бы то ли убежать отсюда куда глаза глядят, оглашая окрестности жизнерадостными воплями сумасшедшего, то ли просветлеть и вознестись огненно, то ли, на худой конец, просто испугаться. Но вместо этого я аккуратно спрятал фотоаппарат в кофр, на негнущихся ногах подошел к Ираиде, положил руки на ее плечи, заглянул в глаза и понял, что она ничего не заметила. Смотрит на меня удивленно и немного испуганно, моргает виновато: чего, дескать, обниматься полез? Думает небось, что я сейчас фляжку отберу. Бедная славная дурочка, заброшенный, одинокий пятидесятилетний ребенок. А у меня ни единой конфеты в кармане, как назло…

– Что ж вы мерзнете, – говорю. – В такую погоду надо складывать все это барахло и идти греться. Давайте я вам помогу.

– Ой, спасибо вам! Но я пока всего пять книжек продала, – скорбной скороговоркой сообщает она, – с утра всегда плохо покупают, вот я и стою, после обеда-то дело получше пойдет, праздники все-таки скоро, все подарки покупают, так я постою еще, а? Мне бы заработать еще капельку к Новому-то году… Холодно сегодня, это да. А что делать? Работа такая.

Действительно, – думаю. – Она права. Нечего человека с толку сбивать. У тебя переживания мистические и тяжкий приступ любви к человечеству в лице Ираиды Яковлевны, отягощенный к тому же острым синдромом христианского милосердия. А ей плевать на твои приступы, ей денег заработать надо. Ты бы на ее месте стоял тут до вечера? Ясен пень, стоял бы как миленький. А чем она хуже тебя, эта тетка? Все из одного теста, все одним миром мазаны, все скорби человеческие честно поделены поровну, просто, кажется, теперь ты наделен даром на халяву откусывать от чужих порций. Пусть остается, пусть мерзнет, и, когда она будет дрожать от холода, ты будешь дрожать вместе с нею, а глоток ликера согреет нас обоих, и теперь так будет всегда… ну, или еще как-нибудь будет. Но не так, как прежде, это точно. Ты побывал в ее шкуре, ты не хочешь туда возвращаться и чувствуешь себя виноватым, потому что твоя шкура, при всех ее недостатках, куда более уютное место. Но это твои проблемы, дражайший мой amigo. Не пытайся решить их за счет Ираидиного бюджета. Лучше просто сделай ее счастливой. Сними камень с ее души, ну же!

– Ладно, – объявляю. – Раз так, работайте. Может, вам коньячку купить? Для профилактики?

– Так нельзя же на рабочем-то месте… – лопочет Ираида, не веруя собственным органам слуха.

– Правильно, нельзя. Летом нельзя, осенью тоже нежелательно. А в такой мороз просто необходимо, по крайней мере вам. Что я буду делать, если вы сляжете с простудой? На вашем обаянии, можно сказать, весь наш бизнес держится.

Бедняжка только что в обморок не валится от изумления. Бегу к ближайшему киоску, обшаривая карманы неловкими окоченевшими от холода пальцами. Хвала Аллаху, нахожу наконец деньги. Покупаю ей крохотный шкалик «Белого аиста». Возвращаюсь. Сую «мерзавчика» совершенно обалдевшей от происходящего Ираиде.

– Удачи, – говорю торопливо. – Я побежал. У меня еще дел куча. Но если замерзнете, добро пожаловать на склад в любое время. Знаете, где Раиса прячет растворимый кофе?

– В сейфе?

– Не угадали. На полке, за пачками с бракованными «Анжеликами», которые я уже три месяца предлагаю продать, а ей совесть не велит… Берите, не стесняйтесь. Она его не от вас, а от меня прячет: я борюсь с растворимым кофе, как с мировым злом. Сказал ей как-то, что увижу – выкину, вот она и сныкала, от греха.

– А почему вы боретесь с растворимым кофе, Максим? – взор Ираидин наконец становится вполне осмысленным.

– Потому что я Бэтмэн, – смеюсь. – Надо же мне хоть с чем-то бороться…

Ухожу от нее довольный, аки пресловутое крупное млекопитающее после промывания желудка – что за нелепый символ умиротворенности! Знаю, что все сделал правильно: Ираида довольна, и какая-то частичка меня ликует вместе с нею. Странное происшествие уже не пугает меня, теперь я погибаю от любопытства. Это случилось, когда я ее сфотографировал. Первый раз воспользовался Сашкиным подарком – и вот… Совпадение? Не думаю, но надо проверить. Да хоть бы прямо сейчас, чего тянуть?

Достаю свое сокровище. Некоторое время приглядываюсь к прохожим. Выбираю кого-нибудь посимпатичнее. Все люди, разумеется, братья, одним миром мазаны и, строго говоря, сотворены по единому образцу… Так-то оно так, но чертовски хочется позитивных переживаний. Тварь я дрожащая, или право имею? То-то же.

Наконец останавливаюсь на симпатичном дядьке лет сорока. Облик его дышит благополучием, одежда свидетельствует не только о достатке, но и о прекрасном вкусе, что, к слову сказать, редкость. Да и глаза умные, живые, что тоже… Ладно, проехали.

112